Спортивная судьба счастливо соединила в нем, казалось бы, несовместимые способности: талант организатора футбольной атаки, и мягкую пластичность и бесстрашие хоккейного вратаря. Причем вратаря настоящего, долгие годы игравшего в командах разных городов. Стоявшего у истоков зарождения хоккея с шайбой в Барнауле, Усть-Каменогорске, Алма-Ате и Дальнегорске. Именно в этих городах, как только создавались команды мастеров, так в них сказывалась острая нехватка надежного вратаря и туда приглашали молодого, но уже способного Эдика Карпеку. Но и в футболе его заметили и отметили: в 1958-1959 годах он играл в первых юношеских командах барнаульского «Урожая» полузащитником, признавался самым техничным игроком зонального юношеского Первенства СССР в Канске, где он был капитаном «Урожая», будущей надеждой барнаульского футбола.
Эдуард Емельянович Карпека. Родился 25 марта 1941 года в Минске. Играл вратарем в хоккейных командах «Спартак» (Барнаул, 1958-1959 гг.), СКИФ (Алма-Ата, 1959-1962 гг.), «Торпедо» (Усть-Каменогорск, 1962-1964 гг.), «Мотор» (Барнаул, 1964-1966 гг.), «Кристалл» (Саратов, 1966-1969гг.), «Химик» (Рязань, 1969-1970 гг.), «Горняк» (Дальнегорск, 1972-1973 гг.), «Енбек» (Алма-Ата, 1973-1978 гг.). Играл полузащитником в футбольных командах «Красное знамя» (Барнаул), «Динамо» (Барнаул), «Урожай» (Барнаул), «Спартак» (Смоленск), СКИФ (Алма-Ата), «Химик» (Джамбул). Окончил алма-атинский институт физической культуры и Всесоюзный заочный инженерно-строительный (ПГС).
— Эдуард Емельянович, каким вам вспоминается детство?
— Помню стадион «Красное знамя» в 1948 году, команду меланжистов, за которую мы, пацаны, из той округи, болели. Деревянная трибуна с одной стороны футбольного поля и скамейки для болельщиков с другой. Очень много было болельщиков, а вход по билетам – платный. В 1950 году мне было девять лет, но я хорошо запомнил команду «Красное знамя», игравшую на Первенство РСФСР с лучшими коллективами Сибири. Игроков помню из той команды – Руслана Вертмиллера, Михаила Алексеева, Николая Ромина, Григория Писарева, Георгия Шумакова, Бориса Баринберга, Ивана Бланка, Евгения Елизова. В парке меланжевого комбината всегда было интересно находиться: людей много, все гуляют неспешно, музыка, зелени много. Елочки в 1947-1948 годах на аллее парка отец Ивана Бланка – дядя Томас высаживал с другими работниками комбината. Парк для ребятни был некой вершиной праздной жизни, футбол – вечным праздником, а футболисты – небожителями. В центр поля выходил в черной форме с мячом судья матча, рядом с ним – помощники, в белых рубашках и брюках, с красными флажками. Капитаны команд обменивались букетами цветов.
Перед тем, как выйти в поле, судья рукой выкатывал мяч по средней линии поля, к его центру. Если мяч докатывался до центральной точки и останавливался на ней, то раздавался шквал аплодисментов с трибун – это было признанием опыта и уровня арбитра — высшим классом! Самые серьезные матчи судил сталинградский арбитр, трансмашевец, Иван Иванович Усов. Не скажу, что игровой класс барнаульских команд был высоким, но то, что они играли с полной отдачей сил от первой до последней минуты, было безусловно. Бегали и финтили самозабвенно, а били по мячу от всей души. Для футбольных болельщиков парк был истинным раем: после игры они могли заглянуть в любой павильон, каких в конце аллей было множество.
В 1948 году отменили хлебные карточки, а уже через год-два Сталин навел порядок с продовольствием. Продавались кулинарные изделия, всевозможные бутерброды, даже с красной икрой, пиво в деревянных бочках, лимонад и мороженое. Ежегодно снижались цены на товары первой необходимости и повышались на предметы роскоши: автомашины, мотоциклы, шубы, телевизоры и т.д. Правда, продолжали жить очень трудно из-за безденежья и отсутствия отцов во многих семьях моих сверстников. Кого уничтожил культ личности, кого – недавняя война. Но старались жить дружно, беречь друг друга, защищать, помогать по хозяйству старшим.
Футбол – летом, а зимой – хоккей, прекрасно дополняя друг друга, как виды спорта, и как развлечения. Мы, родившиеся в 40-х, других развлечений не признавали. «Красное знамя» было нашей командой, спортсмены – кумирами. У нас был свой «вожатый» из главной команды меланжистов – Михаил Ионович Алексеев, который требовал от нас полной самоотдачи в каждом матче. Я, бывало, после игры падал от изнеможения буквально рядом с полем. Это происходило, когда не совпадали желания с физическими возможностями. Были и в те времена любители погулять и покуражиться, но старшие нам объясняли, что настоящие спортсмены всегда находятся на жестком режиме: не курят и не пьют. Нам объясняли, что спортсмены – это особое братство, которое состоит из лучших ребят, уважающих мастерство друг друга. Поэтому многие из нашего поколения выросли в достойных людей, красиво и честно прожили свою жизнь.
— Эдуард Емельянович, как сложилась ваша судьба, что большую часть жизни вы прожили в Алма-Ате?
— Этим я обязан своему другу Станиславу Каминскому, с которым мы после окончания школы поехали туда поступать в институт физкультуры. Нас по спортивной линии приглашали в омский институт физкультуры — единственный тогда в Сибири. Но у Стаса уже тогда была настоящая любовь — баскетболистка Алла Вусик, которая окончила школу № 9 в Барнауле и уехала учиться в Алма-Ату. Стас естественно хотел учиться тоже в Алма-Ате, хотя в Омске у него жил старший брат.
— Во всех делах ищите женщин?
— Так и есть. В Алма-Ате тогда была сильная женская компания из Барнаула: баскетболистки Рая Филиппова, Ира Федорова и Тамара Жукова, волейболистка Ольга Войтова, акробатка Изольда Романова. Все держались вместе. Стас везде с Аллой ходил, я — с ними. «Мешал им». Они смеялись надо мной, но не прогоняли.
— Вы с детства с Каминским дружили?
— С 1953 года, когда мы с мамой переехали на улицу Профинтерна, 38. Он тоже в том доме жил. Нас было четверо — Стас Каминский, Стас Хворов, Игорь Яблонский и я — четыре друга.
Семья Каминских эвакуировалась из Витебска, моя семья — из Минска, Яблонского — из Ярцева Смоленской области, Хворовы — местные.
Каминский занимался в «Локомотиве», но когда появился в «Спартаке» Фомичев и организовал хоккейную команду, то Стас и я стали играть в шайбу. Он в «Спартаке», потому, что постарше меня был на три года, я — в «Красном знамени». Учились мы тоже в разных школах: он в 104-й, я — в 25-й.
Собирались обычно у меня, так как моя мама — Любовь Васильевна — была учительницей и приходила со школы поздно. Она происходила из старинного княжеского рода Голицыных — Прозоровских, мой отец — из Польши, партийный деятель, перешедший польскую границу в крестьянских лаптях.
У Каминского отец — Франц Иосифович, был фронтовиком, без ноги — инвалидом, клюшки помогал нам делать. Мать — Бронислава Игнатьевна, замечательная женщина, дружила с моей мамой. Подкармливала нас, пацанов. Мы помогали лепить пельмени, затем их ели. И как-то все весело у нас это выходило, между делом.
Но играли за разные команды. Мы с Игорем Яблонским за «Красное знамя», Каминский — за «Локомотив», Стас Хворов — за «Спартак». Когда Василий Сергеевич Фомичев стал тренером «Урожая», то взял нас всех к себе, но не в один год.
— Почему в хоккее с шайбой вы играли вратарем?
— Все хотели забивать голы, а я был меньше ростом и младше всех. Поставили меня в ворота еще в «Красном знамени», а затем Фомичев в 1957 году взял меня в «Спартак», в класс «Б».
— Говорят, что вы первый вратарь в Барнауле, ловивший шайбы ловушкой?
— В «Спартаке» не было ловушек и однажды Мустафа, так звали одного из болельщиков, украл ее в иногородней команде, у сталинского «Металлурга». Но, как в ней играть, если она на весь город одна! Да и основной вратарь «Спартака» — Володя Незнамов — левша, а ловушка на левую руку, в которой он держал клюшку. Короче, мне ее отдали тренироваться, а потом забрали назад: хозяин нашелся. Да, я был первым, Незнамов ловушкой не пользовался.
— А кто же вас тогда учил ей играть?
— В тот год в Барнаул приезжали три хоккеиста команды Высшей лиги челябинского «Авангарда» для передачи опыта. Такой интересный эксперимент проводила Федерация хоккея России. В каждую команду класса «Б» кто-то приезжал и показывал, и рассказывал. Это было очень интересно и полезно для всех. Не случайно челябинцы Юрий Никонов и Виктор Столяров затем стали профессиональными хоккейными тренерами. Никонов был вратарем, он и показывал все вратарские приемы. Столяров — игру защитника, а Герман Бурачков — нападающего. Так я научился играть ловушкой.
— Но в Алма-Ате вы оказались в качестве футболиста?
-Да, меня приметил алма-атинский арбитр Михаил Черданцев в Новосибирске на зональном Первенстве СССР среди юношей. Было это в 1958 году, я как раз только окончил школу. Приехал в Алма-Ату поступать, но в одиночестве заскучал и не смог там оставаться ни дня. Хотя тренер СКИФ по хоккею Михаил Сергеевич Кузнецов (отец Игоря Кузнецова, который затем будет играть в усть-каменогорском «Торпедо» в одной тройке с Борисом Александровым) настаивал, чтобы я остался. А мне хотелось играть в Барнауле — пацан ведь еще, к самостоятельной жизни оказался не готов. Вернулся. Тренер барнаульского «Динамо» Владимир Жучков сразу же поставил меня играть в полузащиту вместе с Витей Кретининым. И в 1959 году я ездил на второй юношеский турнир за «Урожай» в Канск, но состав нашей команды был уже другим.
— Как вы там выступили?
— Второй год подряд заняли третье место, это считалось большим успехом. Председатель Краевого совета «Урожай» Иван Михайлович Красняк очень желал нам успехов, опекал, каждый год выделял новую форму. В этом вопросе мы были не хуже всех.
Меня выбрали капитаном команды, так как я был единственным из всех футболистов, попавших в юношескую «Урожая» два года подряд. В Канске меня признали самым техничным игроком турнира. Но лучшими у нас были в 1958 году – Владимир Акузин и Василий Ельцов — в атаке, а в обороне — Владимир Истомин.
В 1959 году — команда подобралась послабее, но хорошие игроки были – Володя Черкашин, Боря Гуляев, Иосиф Кудашкин. В основном все ребята играющие были с ВРЗ и «Красного знамени». На «Динамо» и «Трансмаше» еще все было в зародыше. Лишь с 1960 года, когда в классе «Б» стал играть «Темп», в Барнауле появился настоящий профессиональный тренер Анатолий Николаевич Секриер, приехавший сюда из Кишинева.
Вот он и Жучков стали готовить резерв для «Темпа». Они были настоящими педагогами. Жучков, например, ни разу не совершил подлога, хотя мог таким образом и усилить команду в 1958 и 1959 годах. А вот карагандинский «Шахтер» выиграл в первый год звание чемпиона за счет переростков. Капитан «Шахтера» Николай Муратов был 1938 года рождения, а разрешалось играть тогда не старше 1940 года рождения.
Кстати, мы карагандинцев обыграли со счетом 5:1. Володя Акузин забил три гола. Проиграли мы только Новосибирску и Сталинску. Третье место из восьми – хороший результат, если учитывать, что у нас не играли Стас Хворов и Володя Сафонов, так как у спартаковцев был свой турнир. А они уже играли за взрослый «Спартак».
— Кто-то из ваших сверстников стал знаменитым?
— Капитан юношей «Урожая» Эдуард Пелогейченко в 1958 году в Новосибирске забил первый наш гол в ворота красноярского «Локомотива» и мы переломили ход игры и победили 3:1. В дальнейшем он стал известным тенором, окончил новосибирскую консерваторию по классу вокала. Он работал в оперных театрах Новосибирска и Перми, а затем в Белорусском государственном академическом театре оперы и балета в Минске. Стал заслуженным артистом РСФСР. Он 1940 года рождения.
Замечательным хоккеистом стал Михаил Гомберг из сталинского «Металлурга», футболистами — новосибирцы Владимир Маркин, Владимир Ивакин, Анатолий Булыбин, Владимир Войтович, Юрий Борисов, омичи — Зиновий Билень, Юрий Нестерович, Владимир Вебер.
— Почему вы не стали футболистом «Урожая», а затем — «Темпа»?
— Потому, что тренеру Фомичеву нужны были футболисты, а не студенты. Он, как только узнал, что мы с Каминским собрались поступать в 1959 году в алма-атинский вуз, так сразу на нас «крест» поставил. У него на тренировке если пас вовремя не отдашь, а начнешь обыгрывать, то он обязательно остановит тренировку и заставит бегать провинившегося по кругу. Мне, наоборот, нравилось соперника обыгрывать, чтобы красиво было. А он меня «балериной» называл, но я не обижался. Зато в хоккейные ворота не каждый встанет, когда шайба 54 метра в секунду летит. Это Василий Сергеевич тоже прекрасно понимал, когда ставил меня в ворота своего «Спартака».
— В Алма-Ате вам нравилось?
— Другая жизнь совсем, республиканский центр, столица. Все копейки стоило и покушать выбор был, с Барнаулом не сравнить. Первое время мы в общежитии жили, затем стали квартиру снимать у парка, где стадион «Спартак». Условия — отличные!
Стал играть за алма-атинский СКИФ, Стаса Каминского взяли в «Кайрат», так как уже все знали про него. Он в 1959 году в «Урожае» играл на Спартакиаде народов РСФСР в Ленинграде и закрепился в команде мастеров. С 1960 года Стас уже играл в «Кайрате» в основном составе защитником на левом фланге, в Высшей лиге.
— Вас, говорят, приглашали в московскую команду?
— В шайбу, в СКИФ. Им руководил известный футбольный арбитр Павел Николаевич Казаков. Я «дернулся» туда, написал заявление, а меня в армию в Алма-Ате чуть не сдали. Зато я поиграл на искусственном льду в Сокольниках, перезнакомился там со всеми. Это было время такого душевного подъема в стране, время таких надежд! Гагарина как раз в космос послали!
У нас тренировки на льду были с 24 до 2 часов ночи, и уходить со льда не хотелось. Меня заметил воскресенский тренер Николай Семенович Эпштейн, я разговаривал с такими хоккейными мэтрами, как Алексей Михайлович Гурышев, Аркадий Иванович Чернышов. Но мне настойчиво предлагали вернуться в Алма-Ату, нужно было определяться. И я выбрал… Смоленск. Там была военная кафедра и алма-атинский проректор Алексей Сергеевич Зайцев, который как раз перевелся в смоленский институт физкультуры. Так что поддержку я получил. Играл зимой за смоленский СКИФ, а летом за футбольный смоленский «Спартак» несколько матчей. Один матч — вратарем, остальные — полузащитником. Но в шайбу у меня лучше получалось. Довелось в контрольном матче в Сокольниках поиграть против ЦСКА. Запомнились мощные броски их защитников — Ивана Трегубова и Николая Сологубова. Шайба летела, как пуля!
— Я слышал, что вы являетесь единственным барнаульским хоккеистом, который принимал участие в Спартакиаде народов СССР.
— Причем, I Спартакиады! Это было в марте 1962 года в Свердловске. Как действующий хоккеист алма-атинского СКИФ, я играл за сборную республики Казахстан.
В нее входили четыре хоккеиста Алма-Аты, один из Темиртау, но сам он — омич, а остальные — хоккеисты усть-каменогорского «Торпедо». В то время в Усть-Каменогорске своей хоккейной школы, как таковой, еще не было. Большинство хоккеистов были из Новосибирска, они и зарождали традиции усть-каменогорского «Торпедо».
Был еще Николай Коняхин из «Электростали» и москвич Виктор Васильевич Никифоров, олимпийский чемпион 1956 года. Он тоже был в «Устинке», а затем в Темиртау.
Мы проиграли в своей подгруппе Ленинграду — 2:7, выиграли у Литвы — 14:1, Грузии -11:3, и вышли в финальную шестерку. Проиграли Москве, за которую выступали хоккеисты «Крылья Советов» — 1:13, сборной РСФСР — 1:10.
В этой сборной играли тоже хоккеисты из Высшей лиги — Новосибирска и Челябинска, Пензы, Казани. Кстати, из Пензы играл Петр Герасимов, огромный, под два метра, хоккеист, руками лезвия коньков правил: учитель истории, дети весь урок смотрели только на него — настоящий богатырь. Сын у него потом играл за ЦСКА лет 8-9, олимпийский чемпион 1984 года, Александром звали.
Мы проиграли в финальном турнире и Ленинграду — СКА -4:5, но обыграли белорусов — 3:2. Если бы еще обыграли и украинцев, то заняли бы четвертое место!
А с этим результатом Казахстан по всем очкам, по всем видам спорта, в общем зачете, занимал приличное место. Но этого нам сделать не дали судьи: весь третий период мы играли в меньшинстве, выигрывали 3:2, но проиграли — 3:5. Вот так, из-за этих общих очков, нам не дали выиграть.
И в общем зачете Спартакиады Украина обошла сборную Казахстана.
— После этого Вас пригласили в «Торпедо»?
-Да. Команда дружная, много новосибирцев-Тихонов, Киселев, Домрачев, Тархов, Бахарев, Петровский, Терликов… «Торпедо» принадлежало атомному заводу и просто так туда устроиться было нельзя. Не брали «детей — врагов народа», судимых, спецпереселенцев, сомнительного происхождения, как у меня. Мать-то моя из княжеского рода. То, что я написал в анкете, что она — служащая, учительница, в первом отделе только посмеялись. Хорошо, что я был вратарь — со скрипом, но взяли. А новосибирца Готфрида Байгулова — нет. Откуда Готя мог знать, что у его жены дядя, в свое время, с КВЖД из Харбина уехал в Японию и стал там фабрикантом? Они и не знали об его существовании, что он был. Но в первом отделе об этом знали и не разрешили Готе играть в «Торпедо». Вот какое время было!
— Вы играли до 37 лет. Не устали от поездов и самолетов, от гостиниц с холодной водой и тараканами?
— Человек ко всему привыкает, даже к боли. Вратарям хоккейным это особенно знакомо. Как это про них говорят? Если ты утром проснулся и у тебя ничего не болит, значит — ты умер. Конечно, устаешь от этих мотаний по стране. Мне ведь пришлось поиграть не только на западе страны, за Рязань и Саратов, но и на Дальнем Востоке, в Дальнегорске (бывший Тетюхе).
— Говорят, что Вы чуть было не погибли?
-Да, под Карагандой. Самолет, на котором я должен был прилететь, разбился при посадке 3 января 1963 года. «Торпедо» играло в Темиртау, в 27 км от Караганды. Я должен был привезти 40 клюшек. Пока их ждал, отговорил лететь первым рейсом Люсю Терликову — жену Бориса, нашего хоккеиста. Спокойно получили клюшки и улетели следующим рейсом. А за нами в аэропорт автобус послали к первому рейсу… Когда мы объявились в Темиртау живыми и невредимыми, то это был — номер!
— В то время еще не везде были Дворцы спорта с искусственным льдом…
— Строились в Алма-Ате и Барнауле. Московские команды приезжали в Сибирь, как на каторгу. Нигде Дворцов спорта нет, везде игры на морозе. А зимы тогда были ого-го! Мы, как-то, в 45 градусов, еще пацанами, играли в Томске, в шесть периодов по десять минут! Полевые игроки еще как-то двигаются, а мне вратарю не выйти из ворот, не замениться. Мог вполне обморозиться, растирали затем ноги, руки, щеки. Если шайбы даже, попадая в штанги, раскалывались пополам! Тот хоккей даже сравнивать нельзя с нынешним, да и поколения, тоже. Было другое время. В 1967 году на всю Сибирь и Дальний Восток был один Дворец спорта! Причем, в Барнауле, где не было классного хоккея! Омск, Новокузнецк, Новосибирск, Ангарск — хоккейные города, а Дворцов не было. Сейчас акценты сместились: хоккей есть там, где есть большие деньги или заинтересованность местных властей. Тоже самое и в футболе, и в других видах спорта.
— Вы благодарны своей спортивной судьбе?
— Конечно. Многое увидел, услышал, понял. Спорт-это другой мир, совершенно другие ощущения, интересы, возможности, друзья и знакомые, чем у обычных людей.
Все-таки, я прожил интересную, свою, жизнь. И знаю я ее по-своему, не из газет и журналов или по телевидению. Счастлив, что знал такого прекрасного спортсмена и человека, как Станислав Францевич Каминский. Он, кстати, в хоккей с шайбой тоже играл жестко, быстро, интересно, и мог состояться как классный хоккеист, но выбрал футбол.
Эрих Мария Ремарк говорил, что уходить надо вовремя. Это для спорта очень подходит. Футбол и хоккей — это же радость, удовольствие, кураж действий и мысли. Если это из игрока ушло, то зачем мучить себя и зрителя, вновь выходя на поле? Пока я чувствовал в себе силы, желание играть, состоятельность, я не хотел расставаться со спортом.
